Киев в первой половине XI века во время Ярослава Мудрого

Первая половина XI в. в истории мирового зодчества знаменуется интенсивным развитием каменного строительства. Это время, когда архитектура Европы пробуждается от долгого сна, в котором она находилась долгие века раннего средневековья. В Европе начинается расцвет романской архитектуры. Во Франции строятся церкви в Мон-Сен Мишель (1023—1039), Жюмьеже (1037—1067) и Руане (1037—1063), в Германии — Шпайерский собор (1030). В Византии возводятся лучшие постройки средневизантийского периода — церкви в Осиос Лукас и в Дафни, храмы XI в. Константинополя. На рубеже X и XI вв. зодчий Трдад строит собор в Ани, а в 1036 г. там был создан один из лучших памятников армянской архитектуры — храм Спасителя. В 1010—1029 гг. К. Арсакидзе строит прославленный Свети-Цховели в Мцхете, а в 1030 г. И. Канчавели создает замечательный памятник грузинского зодчества — храм в Самтависи. Древний Киев не стоял в стороне от мирового архитектурного процесса. В первой половине XI в. здесь формируется строительная школа с ярко выраженными чертами новаторства. Ее развитие проходит в творческом общении с передовыми школами Византии и несомненном знакомстве с достижениями архитектуры Европы, Балкан, Кавказа и Ближнего Востока. На Руси в эту пору создаются три самые выдающиеся постройки домонгольского периода — Софийские соборы в Киеве, Новгороде и Полоцке, сыгравшие исключительно важную роль в развитии архитектуры восточнославянских народов.

Блистательное время Владимира Святославича, время укрепления единства Руси и выхода ее на мировую арену истории, успешной обороны от натиска печенегов и установления равноправных отношений с Византийской империей померкло к концу его правления. Процесс развития феодальных отношений неотвратимо вел страну к феодальной раздробленности, и ее первые симптомы проявились в военном конфликте между Владимиром и его сыном Ярославом Новгородским. Смерть Владимира в 1015 г. послужила поводом для затяжной, почти 10-летней феодальной войны, охватившей всю Русь, «первых времен усобицы», как называл это время автор «Слова о полку Игореве». И если борьба за киевский стол закончилась в 1019 г. победой Ярослава, то война с Мстиславом Тмутараканским, в которой Ярослав потерпел в 1024 г. под Лиственом решительное поражение, привела в 1026 г. к раздроблению государства: Правобережье Днепра и Новгород остались за Ярославом, а Левобережье и Тмутаракань были отданы Мстиславу. В Пскове сидел Судислав, в Полоцкой земле хозяйничали Изяславичи, в Новгороде правила феодально-боярская верхушка. К тому же, над Русью опять нависла печенежская угроза. С начала 1030-х годов печенеги, теснимые с востока торками и половцами, устремились на запад и усилили натиск на южные границы Руси. Ярослав в 1032 г. срочно начинает строительство новой оборонительной линии по реке Рось, южнее Владимировой оборонительной линии по реке Стугне. Строятся десятки крепостей, в том числе Корсунь и Юрьев (Белая Церковь). Последний становится ключевым опорным пунктом этой линии. Строительство городов вдоль Роси привело к концентрации в Киеве значительных кадров мастеров, сыгравших, как можно предполагать, существенную роль в дальнейших строительных замыслах Ярослава Мудрого.

В 1036 г. основные силы передвигавшейся на запад печенежской орды осадили Киев. Поспешивший из Новгорода Ярослав в тяжелейшей битве наголову разбивает врагов. Победа Руси над печенегами означала окончание почти столетней борьбы, истощавшей силы молодого государства, и была событием чрезвычайной важности. В торжественной записи под 1036 г. летописец писал: «И побегоша печенези разно, и не ведяхуся, камо бежати... а прок их пробегоша и до сего дни» [86, с. 102], т. е. больше печенеги на Русь не нападали. В том же году произошло событие, не менее важное для Руси: после смерти Мстислава Тмутараканского Ярослав Мудрый опять объединяет Русь вокруг Киева, став «самовластець Русьстей земли». Он срочно предпринимает меры по укреплению единства государства: расправляется с новгородским посадником Константином, заключает в «поруб» Судислава, ставит в областных центрах управителями своих сыновей, упорядочивает дела киевской метрополии, укрепляет международное значение своей династии браками сыновей и дочерей с иноземными властителями и отстраивает свою столицу — Киев, которому отныне суждено быть не только главным городом Руси, но и одним из крупнейших международных центров, соперником «столицы мира» — Константинополя.

Под 1037 г. киевский летописец сообщает: «В лето 6545 г. Заложи Ярослав город великий, у него же града суть Златыя врата, заложи же и церковь святые Софья, митрополью, и по семь церковь на Золотых воротех святыя Богородица благовещенье по семь святаго Георгия манастырь и святыя Ирины [86, с. 102] и дальше: «Ярослав же сей ...любим бе книгам, и многы написа положи в Софье церкви, юже созда сам. Украси ю златом и сребром... И ины церкви ставляша по градом и по местам» [86, с. 103]. Как считают все исследователи древнерусской архитектуры, в этой записи дана суммарная оценка строительной деятельности Ярослава Мудрого. Расходятся лишь во времени начала этой деятельности: некоторые исследователи на основании сообщения новгородских летописей и граффити на стене Софийского собора, которую они считают записью 1032 г., склонны датировать его заложение или 1017-м годом, или временем более ранним, чем 1037 г. [15]. Однако внимательный и объективный анализ летописных текстов, эпиграфических источников (надписей граффити на стенах Софийского собора) и исторической обстановки времени правления Ярослава Мудрого дают все основания считать правдивым сообщение «Повести временных лет», уточнившей эту дату в предшествующем рассказе о битве под Киевом в 1036 г. «на месте, иде же строить ныне святая Софья митрополья русьская: бе бо тогда поле вне града» [86, с. 102]. Изображение детей Ярослава Мудрого взрослыми (старший сын Ярослава Владимир родился в 1020 г.), сообщения из византийских источников, подтверждающих дату разгрома печенегов под Киевом в 1036 г., анализ архитектурных форм собора и сроков его строительства и, наконец, факта нового объединения Руси в 1036 г. под властью Ярослава Мудрого, что вызвало необходимость в расширении столичного города и строительства «общерусского религиозного центра» — «Митрополии русьской», — убеждают нас в том, что наиболее аргументированной датой строительства Киевской Софии следует считать 1037—1044 гг.¹ На нагорном плато, в центре которого был построен Софийский собор, находился обширный старинный некрополь. Там возвышались языческие курганы, в частности могила князя Дира, существовавшая, как свидетельствует летопись, еще во второй половине XI в. «за святою Ориною» — монастырем, построенным при Ярославе Мудром. Некоторые курганы этого могильника сохранялись среди городской застройки еще в XIX в.

Нагорное плато, а также территория, примыкающая к современному Крещатику, площадью до 80 га, были отведены для новой части города в связи с бурным ростом Киева, особенно после объединения Руси в 1036 г. По мнению некоторых исследователей, территория Старокиевского плато была заселена еще до этого времени и Ярослав Мудрый лишь оградил уже сформировавшуюся застройку [88, с. 87]. Но с одной стороны, это не подтверждается массовыми археологическими данными, хотя наличие на этой территории каких-либо отдельных поселений вполне вероятно. Во-вторых, характер планировки города Ярослава, свидетельствующий о цельном градостроительном замысле, что соответствует традициям византийского и древнерусского градостроительства окружать укреплениями свободные резервные территории при основании новых городов, подтверждают правильность сообщения «Повести временных лет» о том, что до 1037 г. там было «поле вне града». Киевский детинец — город Владимиpa — почти со всех сторон имел естественные преграды — склоны гор и оврагов; город же Ярослава требовал более мощных оборонительных укреплений, поскольку с запада и с юга большие участки города оставались открытыми. Линия оборонительных укреплений города Ярослава шла по отрогам Старокиевской горы на запад от современной Владимирской ул. вдоль Большой Житомирской до Львовской площади, куда сходились улицы северной части города и где находились западные ворота, игравшие большую роль в жизни древнего Киева. Перед воротами располагались богатые торговые предместья. От ворот шел главный городской тракт — «Дорожище» или «Дорогожичи», от которого разветвлялись пути на запад (через Белгород), север (Вышгород) и северо-восток (через Вышгородскую переправу). Обычно с этой стороны происходили бои за Киев: «бе бо на Дорогожичах земля кровию польята», как говорили киевляне. На современной Львовской площади были обнаружены остатки кузниц, находившихся при выезде из Киева, как можно предполагать, тут же находился и главный торг Верхнего города. Далее оборонительные укрепления резко поворачивали на юго-восток и шли по западным отрогам Старокиевского плато вдоль улицы Ярославов вал до Золотых ворот, выходивших на заболоченную пойму реки Лыбедь. Предместий перед Золотыми воротами не было и важные пути через них не проходили: их сооружение больше носило характер центра триумфального городского фасада, обращенного на юг, в сторону Царьграда.

От Золотых ворот шла поперечная магистраль города, очевидно, также задуманная как главная улица города. Повернув от Золотых ворот на северо-восток, линия оборонительных укреплений спускалась к Крещатой долине (современный Крещатик) и от нынешней площади Октябрьской революции, где находились восточные (Лядские) ворота, поворачивала на север, поднимаясь вверх к детинцу. От Лядских ворот начинался путь на юг и юго-восток к Выдубецкой переправе. Л. М. Тверской считал, что строители города Ярослава не только определили очертание города, создав новые оборонительные укрепления, но и создали планировочную схему города в целом [109, с. 24—25].

В городе Ярослава четко прослеживается ось, идущая с запада на восток от Золотых до Софийских ворот города Владимира (ее продолжением становится главная улица детинца, ведшая от Софийских ворот до Бабиного торжка) и намечается перпендикулярная ось с севера на юг (от Львовских до Лядских ворот). Ориентация осей на несколько градусов сдвинута от компасного направления на так называемый летний восток, что свидетельствует о том, что разбивка города происходила в весеннее время (ориентация Софийского собора со значительным отклонением на летний восток дает основание предположить, что его закладка осуществлялась в разгар лета — в середине июня). Ось запад-восток соответствует в настоящее время ориентации Владимирской улицы, а север-юг — улицам П. Осипенко и Калинина. Длина оси запад-восток около 800 м, а с участком улицы, идущей от Софийских до Киевских ворот,— около 1200 м. Длина оси север-юг от Северных ворот до кромки откоса, спускающегося в сторону Крещатика,— также около 800 м, а с участком Софийской улицы, спускающейся к площади Октябрьской революции (Крещатику), — 1200 м. Не вызывает сомнения, что градостроители, планировавшие город Ярослава, исходили из разработанной еще в античности, и в частности в римской архитектуре, системы, при которой две главные улицы («кадро» и «декуманус») пересекаются под прямым углом. На этом пересечении обычно располагали главные композиционные доминанты города. Принцип этот соблюдался и в византийском градостроительстве [33, с. 61]. Обращает на себя внимание постановка Софийского собора не в створе этих магистралей, а рядом с ним, но так, чтобы собор визуально открывался в перспективе. Это аналогично постановке Софийского собора в Константинополе по отношению к створу главной улицы города — Меси. JI. М. Тверской отмечал несомненную зависимость от направленности главной улицы Киева монастырей Ирины и Георгия, стоявших по бокам этой магистрали перед подходом к воротам Софийского собора [109, с. 25]. Все это, бесспорно, свидетельствует о единовременном композиционном задуме всего ансамбля города Ярослава и строительстве его трех монументальных зданий после планировки новой части города.

Улицы, сходившиеся радиально к западным (Львовским) и восточным (Лядским) воротам, прослеживаются по старым планам Киева. Они сохранились в этой части города до наших дней. При прокладке городских коммуникаций удалось проследить и поперечные направления древних улиц, например, на отрезке улицы Чкалова. Это дает основание считать, что планировка города Ярослава была перекрестно-рядовой, при которой улицы, радиально сходившиеся к воротам, пересекались поперечными переулками. Вся площадь города Ярослава составляла 72 га и превосходила площадь города Владимира более чем в 7 раз [111, с. 57]. По сложившейся в древнерусском градостроительстве традиции, при строительстве новых городов и обнесении их оборонительными укреплениями оставлялись резервные территории. Вероятно, так же было и при строительстве города Ярослава, в силу чего дальнейшая застройка города, и в частности его боковых улиц, складывалась постепенно. Летописи отмечают наличие в городе Ярослава боярских дворов и в некоторых случаях уточняют их месторасположение: Киевского воеводы Коснячка (1068 г.), Бречислава, находившихся неподалеку от Софийских ворот, тысяцкого Глеба (1147 г.) — также неподалеку от Софийских ворот, у моста через крепостной ров детинца, Борислава (1151 г.) — в районе современной Рейтарской улицы, где в 1979 г. были обнаружены остатки богатых усадеб. Эти дворы, как и дворы бояр в детинце, несомненно представляли собой комплексы сооружений с высокими теремами, жилыми и хозяйственными помещениями и самостоятельными укреплениями — «хоромы» (как предполагают, от слова «хорониться», т. е. защищаться). О том, что таким хоромам приходилось выдерживать осаду восставших киевлян, также неоднократно сообщают летописи. Как замечал Б. Д. Греков, «что это, как не двор средневекового рыцаря, сидящего в своем фамильном вооруженном гнезде — замке?» [42, с. 42].

Мощность оборонительных сооружений города Ярослава намного превышала укрепления времени Владимира. Валы Ярославовых укреплений существовали до 1830-х годов и запечатлены на многочисленных старых рисунках. После перепланировки Старокиевской части города они были срыты, и лишь в одном месте удалось с достаточной полнотой исследовать структуру укреплений XI в. В 1951 г. при прокладке Новопушкинской улицы в остатках древних валов были обнаружены деревянные срубы, сохранившиеся на сравнительно большую высоту [44, с. 33—46; 94, с. 91—99]. Некоторые сведения о Ярославовых валах дали исследования у Золотых ворот [35, с. 22—38].

В отличие от оборонительных укреплений времени Владимира, в стенах Киева XI в. насчитывалось шесть рядов дубовых срубов — «городен». Каждый венец сруба состоял из соединенных врубкой «в обло» поперечных бревен длиной около 7 м и продольных длиной до 19 м. Бревна иногда были отесаны на шесть кантов, толщина их в среднем достигала 20 см, что свидетельствует о том, что деревья рубили в густых и высоких дубовых лесах. Срубгоро дня состоял из 12 ячеек размером около 3X3 м, заполненных лессовым грунтом, который обычно брали из откапываемых перед укреплениями рвов. Высота засыпанных землей городен в оборонительных сооружениях города Ярослава достигала 11 м; выше шли открытые внутрь деревянные клети, поверх которых на боевых площадках устраивались боевые брустверы с бойницами.

В отличие от укреплений времени Владимира, где срубы городен с наружной стороны для предохранения от распада земли обычно укреплялись откосами из сырцовой кладки, более поздние оборонительные сооружения укрепляли земляными откосами, внутри которых находилось еще три дополнительных ряда клетей меньшего размера, сложенных из тонких бревен и жердей. Эти клети предохраняли откосы от осыпания и придавали им большую крутизну. Как отмечали исследователи, у Золотых ворот клети были более капитальными, вероятно, в связи со стратегической значимостью места или особенностями архитектуры сооружения. Можно предположить, что городни ярусами спускались к городу и с внутренней стороны строить их на всю высоту не было смысла. Как попадали на боевые площадки, точно ответить нельзя: очевидно, для этого со стороны города оборудовали замощенные деревянными бревнами пандусы-спуски, подобные тем, которые обнаружил Б. А. Рыбаков при исследовании замка XI в. в Любече. О том, что верхние части клетей использовались для военных и хозяйственных целей, свидетельстуют раскопки многочисленных деревянно-земляных приднепровских замков XI— XII вв., а также древнерусские письменные свидетельства, например, сообщение древнерусского письменного источника «Пролога» о том, что в «комарах» (кладовых) у Золотых ворот хранилась княжеская казна.

Высота оборонительных укреплений города Ярослава с заборолами достигала, в общей сложности, 16 м, ширина — до 20 м, а по низу с откосами — до 27 м. По подсчетам, для сооружения 3,5-километровой полосы укреплений необходимо было около 50 тыс. м3 дубового леса, около 630 тыс м3 земли; на строительстве должны были работать беспрерывно в течение четырех лет более 1000 человек [111, с. 57]. Сроки этих работ могли быть более сжатыми, если учесть, что после разгрома и, вероятно, пленения печенегов Ярослав мог иметь в своем распоряжении много дешевой рабочей силы. Нам неизвестно, были ли в системе укреплений города Ярослава деревянные башни между пряслами стен. Больше данных за то, что в XI в., как и в X, их на Руси еще не ставили: сооружение таких башен, как считает Б. А. Рыбаков, было связано с появлением арбалетной стрельбы.

Башни над воротами играли большую роль в обороне города.Они были и в оборонительных укреплениях киевского детинца и окольного града (города Ярослава). Из трех ворот города Ярослава, как показали последние археологические исследования, восточные (Лядские) и западные (Львовские) были деревянными. Их формы можно представить лишь гипотетически, на основании общих знаний о древнерусской деревянной оборонительной архитектуре.

Значительно больше данных имеется о Золотых воротах: во-первых, летопись сообщает, что над ними была построена Благовещенская надвратная церковь; во-вторых, сохранились рисунки 1651 г. голландского художника А. Вестерфельда, изображающие руины Золотых ворот с остатками перекрытий и частями надвратной церкви; кроме того, частично сохранились нижние части стен памятника, раскопанные в 1837 г. и восстановленные в предполагаемом первоначальном виде в 1981— 1982 гг. по проекту Е. В. Лопушинской. Этих данных достаточно, чтобы представить в общих чертах первоначальный облик этого сооружения. Структура Золотых ворот представляется так. В рядах городен, возведенных уже на значительную высоту, был оставлен проезд шириной в 10,05 м. В проезде между двумя рядами клетей были возведены две стены смешанной кладкой с некоторыми особенностями: из кирпича и камня выкладывали лишь лицевую (обращенную к проезду) сторону, а промежуток между деревянными срубами и этой кладкой забучивали известковым бетоном, что несколько напоминает римскую технику бетонирования — так называемую конкретную систему.

На обращенных к валам поверхностях кладки хорошо видны следы от тесаных на шесть кантов бревен срубов. Под подошвой фундаментов стен обнаружена обычная для древнерусских построек конца X—XI вв. система деревянных колышков [36, с. 68]. Цоколь стен с обрезом в 25 см имел высоту около 75 см. Стены внутри проезда членились пилястрами. Ширина проезда ворот между пилястрами составляла 6,4 м. Пилястры на высоте около 10 м завершались арками, на которых были возведены коробовые своды перекрытия. В трех центральных членениях высота пят арок достигала 12,56 м, что, вероятнее всего, объясняется несколько повышенным над высотой боевых площадок уровнем пола надвратной церкви. На уровне около 5 м от древнего уровня проезда видны ряды гнезд от толстых деревянных балок, насквозь пронизывавших толщу стен. Назначение этих балок точно не установлено, но наиболее вероятным можно считать, что они поддерживали боевой настил, подобный тому, который существовал в Золотых воротах во Владимире. На одной из миниатюр Радзивилловской летописи изображены ворота древнего Переяслава с боевым балконом над ними и заборолами, стоящими на таком настиле. Остается неясным, как в киевских Золотых воротах попадали на этот настил: возможно, туда вела лестница в толще несохранившейся части западной стены [11, с. 52], как это было во Владимирских воротах.

К первоначальной кладке стен проезда ворот с двух сторон примыкают остатки добавочных стен, также расчлененных пилястрами и выполненных кладкой, характерной для второй половины XI в. О том, что эти достройки сделаны после строительства ворот, свидетельствуют граффити на плоскостях, которые были заложены кладкой. Высказывались различные предположения о целях этих достроек (для устройства боевого настила взамен сгоревшего, для укрепления сводов проезда и т. п.), однако еще этот вопрос исследователями не решен.

Мало данных также и о том, какой была надвратная церковь Благовещения. Летописи и позднейшие хроники говорят, что по ее типу были построены Троицкая надвратная церковь Печерского монастыря (1108 г.) и церковь на Золотых воротах во Владимире (1164 г.). Вероятно, она представляла собой небольшой четырехстолпный крестовокупольный храм, защищенный со сторон проезда ворот боевыми площадками с каменными бойницами.

Некоторые сведения о церкви дали исследования Золотых ворот, проведенные в 1972—1973 гг. [36, с. 80—81]. Кубики настенной смальты и фрагменты фресковой штукатурки свидетельствуют о том, что церковь была украшена мозаикой и фресками. Обломки керамических сосудов — голосников дают возможность предполагать, что в перекрытиях употреблялись облегченные конструкции сводов и забутовок, а фрагменты кирпичей (плинф) с заостренными и закругленными краями дают основание предположить наличие профилированных пилястр и поребрикового (зубчатого) орнамента.

Главным композиционным центром города Ярослава был Софийский собор, сооружение которого являлось кульминацией строительной деятельности Ярослава Мудрого. Функционально собор был «митрополией русской», главным храмом государства, только что вновь объединенного под властью киевского князя.

Типологические черты здания в значительной степени определялись его функциональным назначением, что выразилось в больших размерах постройки, наличии всех канонических необходимых помещений, а также обширных хор, галерей, башен и т. п. Архитектурно-художественный образ собора сформировался под воздействием господствовавших в то время идей: это был. памятник единства древнерусского государства, политического и идейного главенства Киева в Русской земле; это был также памятник окончательной победы над врагом, терзавшим Русь более столетия, поставленный на месте решающей битвы. Поэтому Софийский собор должен был решительно отличаться от обычных христианских церквей, даже таких как Десятинная церковь, и приближаться к той линии развития типов церковных зданий, которые обычно принято называть храмами-мемориалами и в которых часто центрическая композиция преобладает над канонической церковной осевой направленностью. Это привело к созданию необыкновенно гармоничного, яркого и самобытного архитектурно-художественного произведения, столь точно выраженного словами одного из участников и, возможно, одного из идейных руководителей создания Киевской Софии — выдающегося писателя и публициста того времени Иллариона «...дом божии великый святыи его премудрости създа ...яже церкви дивна и славна всем округниим странам, яко же ина не обрящется в всемь полунощи земнеемь ото востока до запада. И славный град твои Кыев величьством яко венцем обложил...» [95, с. 168].

Посвящение собора премудрости — Софии — это не только подражание столичному Константинополю, как обычно считают. В это посвящение вложен глубокий смысл, который хорошо расшифровывается большой надписью на греческом языке над грандиозным изображением Богоматери-Оранты в главной апсиде собора: «Бог посреди него (города); он не поколеблется: бог поможет ему с самого раннего утра». Эти слова перекликаются с античным представлением о богине мудрости Афине — «градохранительнице», покровом своих рук защищающей от врагов город [2, с. 28—29].

Собор был заложен на наивысшей точке Старокиевского плато и был виден со всех точек нагорного Киева, а также из Заднепровья и с Печерска. Разбивку здания производили на выровненной площадке, имевшей некоторый уклон (около 1,5 м) с запада на восток, что сказалось в дальнейшем на композиции здания. Разбивка плана осуществлялась без угломерных инструментов (что привело к некоторым неточностям в разбивке) при помощи шнура и колышков по принятой в византийской архитектуре того времени системе пропорционирования. В качестве модуля принят диаметр центрального купола мерой в 25 греческих футов — 7,7 м.

В дальнейшем сочетание рациональных и иррациональных соотношений частей и целых чисел модуля дали все горизонтальные и вертикальные измерения здания [21, с. 58—61]. Собор относится к пятинефным крестовокупольным храмам, распространенным в византийской архитектуре столичной константинопольской школы, но прямых аналогий у него нет. Если для константинопольской школы характерен так называемый сложный крестовокупольный тип (с парой столбов перед алтарной частью), то в киевском соборе применен простой тип (без этой пары), характерный для византийской провинциальной архитектуры. Для киевского собора характерна центрическая композиция: длина его центральной части почти равна ширине, с трех сторон его окружают два пояса галерей. Две башни у западного фасада по характеру более близки к романскому, чем к византийскому зодчеству. Крещатые столбы с сильно выраженными (до 75 см) лопатками также не харктерны для столичного логии лишь в ближневострчной архитектуре. Как увидим ниже, уже в пла-византийского зодчества и имеют анане здания и характере его разбивки сказались черты новаторства, присущие всей архитектуре собора.

Фундаменты собора свидетельствуют о явных исканиях строителей. Ленточные фундаменты неглубоки (до 50 см) в центральной части и сложены на забутовке почти без применения раствора [62, с. 27; 52, с. 176—179]. Фундаменты под наружными стенами, галереями и башнями — из ' бутового камня на известковом растворе с примесью цемянки, их глубина колеблется от 75 до 140 см. В отличие от рвов Десятинной церкви, фундаментные рвы Софийского собора укрепляли деревянной опалубкой, между которой засыпали бут и щебень и заливали их раствором. Кладка из кирпича и камня начиналась лишь поверх обреза. Под подошвой фундаментов системы колышков, характерных для Десятинной церкви, Золотых ворот и других древнерусских построек X—XI вв., лежней обнаружено не было. Колышками лишь укрепляли доски опалубки. Кладка стен собора велась рядами кирпича-плинфы из каолиновых глин размерами 37X27X3,5 см и 29Х18Х3,5 см. Эти размеры значительно отличаются от кирпичей Десятинной церкви и дворцовых зданий детинца. Ряды ломаного неотесанного камня перемежаются с 2—4 рядами кирпича по типу кладки с утопленными рядами. Раствор известковый с примесью цемянки и песка (1:1:1). Консистенция раствора довольно плотная, в связи с чем толщина швов достигала 1,5—2.5 см. Масса кладки требовала значительного времени для просушки. Для крепости медленно схватывающихся масс кладки, а также для предотвращения осадочных сдвигов по всему периметру стен и балабанов глав от обреза фундамента до верхних частей прокладывали системы жестких связей, состоящие из 3—4 рядов брусьев сечением от 14 до 18 см, скрепленных в соединениях железными гвоздями. Простенки, столбы и своды клали без применения камня. Лекальные кирпичи сегментной формы, с заостренными и полукруглыми концами употреблялись для кладки пилястр, тяглизенов, восьмигранных столбов.

Внешнюю сторону кладки обрабатывали затиркой с подрезкой швов. Затирку расчерчивали квадратами, имитируя кладку из квадров. Плоскости стен украшали орнаментами из поставленных на ребро и утопленных в кладку кирпичей — меандрами, крестами. Общий характер кладки собора, как и других древнерусских построек этого времени, близок к византийской строительной технике XI в. [76, с. 9].

С большим мастерством выполнены своды и купола собора. Весьма интересны конструкции мощных полукруглых арок — аркбутанов в наружных галереях. Помещения первого яруса перекрывались купольными и коробовыми сводами, в перекрытиях второго яруса галерей зафиксированы крестовые своды [18, с. 25—26]. Своды и купола сложены в один перекат толщиной до 40 см. Купола на две трети высоты выложены концентрическими кругами напуском, верхняя часть выполнена на кружалах. Купола Софии, как и других древнерусских построек Киева XI—начала XII вв., имеют несколько параболическую форму, что в определенной степени сближает их с сирийской строительной традицией.

Свод главного купола покрыт слоем известкового с цемянкой раствора и специальными лекальными плотно подогнанными друг к другу плинфами, поверх которых на слое раствора были уложены свинцовые листы кровли [62, с. 29]. Листы кровельного свинца размером около 45X70 см, толщиной 4—5 мм и весом до 16 кг неоднократно находили при раскопках древнерусских зданий. Свинец крепился к сводам гвоздями.

В оконных проемах древнерусских зданий обычно ставились оконницы — деревянные щиты с прорезанными круглыми отверстиями и вставленными круглыми стеклами,- В Софийском соборе обнаружена деревянная рама, в прямоугольные отверстия которой были вставлены круглые стекла.

Большую роль в сооружении собора играл пирофиллитовый сланец, или как его еще называют, розовый шифер.

Этот легко раскалываемый на пласты и прекрасно поддающийся обработке резцом материал добывали под Овручем и в большом количестве привозили по рекам в приднепровские города. Под пяты сводов и арок укладывали шиферные плиты и их выступающие края образовывали характерные для эпохи Киевской Руси карнизы; из плит делали ограды балконов, предалтарных преград, саркофаги, выстилали полы.

Строительство собора шло быстро, о чем свидетельствуют «дневные захваты» каменщиков, прослеживаемые в кладке стен. Возведение здания продолжалось не более трех-четырех сезонов и, вероятно, столько же заняли работы по внутреннему оформлению и отделке. Как можно предполагать, основные работы были закончены к 1042 г., а росписи и оформление могли продолжаться еще 2—3 года [65, с. 57]. Впервые Софийский собор как законченная постройка упоминается под 1051 г. («поставление» в нем митрополита Иллариона), а древнейшая датированная настенная надпись, которую, бесспорно, можно отнести ко времени ее написания, повествует о громе 3 марта 1052 г. [34, с. 16—17].

Вопрос о мастерах, строивших Софийский собор, неоднократно поднимался в научной печати. Едва ли могут быть сомнения в том, что они принадлежали к византийской строительной школе. Правда, если летописец прямо указывает, что строительство Десятинной церкви велось греческими мастерами, то в записи о строительстве Софийского собора об этом не говорится. Есть все основания считать, что росписи собора производились византийскими художниками, о чем свидетельствует также автограф одного из них, сделанный на греческом языке. Однако нам известны имена мастеров, строивших в 1045—1050 гг. новгородскую Софию — Крола, Нежка и Якимя — и художников — Георгия, Сежира и Олисея [77, с. 57—58]. Надписи, сделанные по-русски, равно как и русские имена, могут свидетельствовать о том, что мастера были русскими. Высказывались мысли о том, что зодчие, начавшие строить новгородскую Софию, приехали из Киева в 1045 г. после окончания работ по сооружению Киевской Софии [123, с. 211].

По результатам последних исследований этапы строительства киевского Софийского собора можно представить так. Сначала строилась центральная часть собора с пятью нефами, завершавшихся на востоке апсидами, и двухъярусной галереей, окружавшей центральную часть с трех сторон. Второй ярус галерей начали возводить несколько позже стен центральной части, однако на высоте около 2,5 м кладку вели уже одновременно и галереи перекрывали вместе с основной частью здания. Несколько позже, но до окончания возведения центральной части, были построены одноярусные наружные галереи и южная башня с лестницей, ведущей на второй этаж. Галереи были образованы мощными полуарками — аркбутанами, сооруженными для укрепления центральной части. Над перекрытиями галерей был устроен балкон — «гульбище» — с выходом на него из дверей, находящихся по центру ветвей архитектурного креста, и из южной башни. Вскоре была построена северная башня для прямой связи северной половины второго яруса с выходом из собора. Вход на башни был снаружи здания: южной — с южного фасада, а северной — с западного. Вскоре после окончания всей постройки, очевидно, в связи с необходимостью устройства княжеской усыпальницы, проемы в восточной части северной галереи были заложены. В середине или во второй половине XII в., возможно в правление Изяслава Мстиславича, в западной галерее рядом с южной башней была устроена крещальня и надстроены наружные одноэтажные галереи, вероятно, в связи с необходимостью расширения помещений для библиотеки и других потребностей митрополии.

В 1240 г. собор был разграблен и постепенно начал разрушаться, хотя еще в 1280 г. в нем проходило богослужение, функционировал он в XIV и XV вв., хотя и не раз подвергался разграблению. Но в окончательное запустение собор пришел в XVI в. В конце XVI в. один из очевидцев писал о соборе: «в таком однако, запущении это прекрасное здание, что кровли на нем нет, и он все более и более близится к уничтожению» [102, с. 23—24]. Особенно разрушали собор униаты. В 1605 г. ведавший собором поп Филипп «каменье тесаное на столбах и сходах разным людям пораспрода-вал» [52, с. 107]. В начале XVII в. рухнула западная галерея. С 1632 г. по заданию Петра Могилы собор восстанавливает итальянский архитектор Октавиано Манчини. Работы продолжались до 40-х годов XVII в., но закончены не были — слишком велики были разрушения. Судя по рисунку 1651 г. А. Вестерфельда, Манчини отремонтировал кровли и купола, покрыл односкатными крышами галереи и украсил собор ренессансными деталями — аттиками с волютами и скульптурами, поставил контрфорсы; западная часть собора продолжала оставаться полуразрушенной. В конце XVII — начале XVIII вв. собор восстанавливается заново и теперь уже приобретает барочные черты. Строят новые и надстраивают старые купола, надстраивают наружные галереи, здание перекрывают стропильной крышей, фасады украшают деталями, характерными для русской архитектуры XVII в.,— в этой работе видно участие русских мастеров. Внутри собора были забелены древние росписи.

Следующей перестройке собор подвергся в 40-х годах XVIII ст. Его фасады и главы были украшены барочными лепными орнаментами, значительно переделан интерьер — подняты полы, устроен новый иконостас, стены внутри покрыли новыми росписями. Собор приобретает облик, характерный для стиля украинского барокко XVIII в. В 1843 г. обнаруженные под позднейшими наслоениями древние фрески были записаны масляной живописью, появился новый чугунный пол. В 1882 г. была заново построена в псевдовизан-тийском стиле западная наружная галерея, в западном фасаде устроено огромное окно. В таком виде, в наряде многих эпох собор дошел до наших дней.

В результате многолетних исследований мы с большой долей вероятности можем представить себе первоначальный облик Киевской Софии. Как в любом произведении зодчества, основой ее архитектурно-художественного образа является композиционный замысел. В этом отношении немногие шедевры мировой архитектуры могут сравниться с такой удивительной гармоничностью форм, какие присущи этому собору. Соотношения между отдельными частями сооружения подобраны так, что собор, будучи не столь уже большим по своим абсолютным размерам (43X56 м по центральным осям, с апсидой и галереями), кажется как снаружи, так и внутри необыкновенно величественным и монументальным. Композиция Киевской Софии — это целая симфония форм, построенная на соотношениях больших и малых масс, ритмов аркад галерей, арочных оконных и дверных проемов, членящих фасады, плоских и профилированных пилястр, полуциркульных закомар. Композиция гармонично завершается поднимающимися один над другим сводами перекрытий и группой из тринадцати глав — большой центральной, четырех средних и восьми малых.

Издали Софийский собор спокойно и величественно возвышался над окружающей застройкой. Его сложный силуэт органически сочетается с разновеликими зданиями этой застройки, а пирамидальная композиция с нарастающими кверху объемами подчеркивает главенство собора во всем городском ансамбле подобно тому, как главенствовал над городом Софиийский собор в Константинополе. При приближении к Киевской Софии начинали раскрываться ритмические построения, составляющие важнейшую часть архитектурно-художественного образа здания. Широкие открытые аркады наружных одноэтажных галерей, окружающих собор с трех сторон, построены на торжественной метричности одинаковых арок. Их ход замедляется плоскими пилястрами, членящими фасады галерей, и прерывается в центральных членениях фасадов тройными аркадами, акцентирующими входы в собор с западной, южной и северной сторон, и останавливаются двойными аркадами в угловых членениях галерей. Горизонтальная линия парапета, ограждающая балкон над наружными галереями, завершает композиционную тему первого яруса. Эту же тему в ином, более спокойном ритме продолжают фасады второго яруса внутренних галерей. В отличие от сильных свето-теневых эффектов, создаваемых на первом ярусе открытыми проемами, которые придают композиции здания объемнопространственный характер, в фасадах второго яруса доминируют плоскости стен. Эти плоскости завершаются полуциркульными закомарами, образованными крестовыми и полуциркульными с распалубками сводами наружных галерей. Вместе с тем, тяжелые монументальные плоские лопатки пилонов первого яруса во втором ярусе уступают место профилированным пилястрам, зрительно облегчающим стены фасадов. Чем выше поднимается взгляд, тем стремительнее нарастает ритм композиции в тройных повышениях сводов над главными ветвями архитектурного пространственного креста, в формах малых и средних глав, с их арочным завершением и мощной, богато декорированной центральной главой, представляющей собой как бы коду композиционной симфонии.

Композиция Киевской Софии несимметрична. Главный купол с пятью апсидными полукружиями сдвинут к восточному фасаду. На апсидах ритм полуциркульных элементов продолжен в ином ключе: плоские ниши не разбивают фасад, и их преуменьшенные размеры подчеркивают монументальность этой строго канонической части здания. Асимметрия, образованная сдвинутыми к востоку главами, уравновешивается на западе двумя мощными объемами башен, завершавшихся, как можно думать, не купольными, а шатровыми верхами.

Большую роль в художественном образе сооружения играли декор и цвет. Розовые плоскости стен сочетались с покрытыми многоцветными фресковыми орнаментами столбами, порталами и декоративными нишами. Полосы между рядами кирпича были заштукатурены и расчерчены на квадры. Барабан купола очень эффектно завершался рядом полуциркульных в плане небольших ниш, покрытых внутри белоснежной штукатуркой. В орнаментике стен и барабана центрального купола превалируют формы геометрического, главным образом меандрового орнамента. К сожалению, о системе полихромии на фасадах собора мы можем судить лишь по отрывочным сведениям: за многие века собор пережил столько разрушений и обновлений, что большинство фрескового декора оказалось утраченным.

Живописный принцип композиции не менее ярко выразился и в интерьере собора. Из освещенных широкими проемами наружных галерей вход ведет в затемненные внутренние галереи. Через мраморный порог зритель ступает внутрь собора, где крещатые столбы образуют анфилады, перекрытые купольными сводами. Из-под тройной аркады открывается сверкающее мозаиками центральное пространство храма. Тут ритм движения приостанавливается : спокойно взметнулись вверх на огромную высоту четыре подпруж-ные арки, над которыми на блещущих золотом парусах возвышается центральный купол, откуда размеренно льется свет внутрь собора. Грозно смотрит на зрителя окруженный кольцами радуги мозаичный «Вседержитель» — Пантократор, охраняемый с четырех сторон также выполненными из мозаик фигурами архангелов в одеждах византийских императоров. Ниже, в простенках между окнами центрального барабана — мозаичные фигуры апостолов. Сокращающиеся в перспективе крещатые столбы с расходящимися от них криволинейными очертаниями арок создают впечатление ниспадающего движения, остановившегося перед мраморной предалтарной преградой. Отсюда взгляд переходит на стену центральной апсиды, где вверху на золотом фоне доминирует над всеми изображениями 5,5-метровая фигура Богоматери в синем хитоне с наброшенным поверх пурпуровым плащом. Складки одежды прочерчены золотыми линиями. Криволинейные очертания конхи апсиды создают непрерывное сверкание золотых кубиков мозаик.

От центрального подкупольного пространства храма на север, юг и запад отходят короткие, так называемые ветви архитектурного креста, замыкающиеся двухъярусными трехпролетными аркадами с восьмигранными столбами в нижнем ярусе и профилированными (что делает их зрительно легкими) во втором. Над западной (ныне не существующей) аркадой, а также на южной и северной стенах западной ветви архитектурного креста находилась монументальная композиция с портретами династии Ярослава Мудрого (портреты частично сохранились на южной и северной сторонах). На стенах и сводах южной и северной ветвей размещены композиции на евангельские темы, выполненные в технике фрески. Мягкие, приглушенные тона фресковой живописи контрастируют с ярким блеском мозаик восточной части центрального пространства, что создает эффект контраста между главными и подчиненными частями здания. Это особенно ощущается в несколько затемненных анфиладах боковых нефов и узких боковых алтарях.

Особую роль в композиции интерьера Софийского собора играют хоры и помещения второго яруса, куда ведут широкие винтовые лестницы в юго-западной и северо-западной башнях. На стенах этих башен изображены сцены охоты, цирковых представлений, княжеских развлечений, торжественных выходов — таким образом украшались дворцовые здания, что говорит о назначении этих помещений для князя, его семьи и феодальной знати. Справа и слева от центральной части хор находятся квадратные в плане помещения площадью около 75 м2 каждое, перекрытые четырьмя куполами, подпружные арки которых опираются в центре помещений на профилированные столбы. Купола над помещениями, сведенные в группы из трех низких и одного среднего, служат одной из главных особенностей композиционного замысла собора и ярко освещают «полати». О том, что эти помещения были связаны с обрядовыми действиями княжеской семьи, косвенно свидетельствует тематика росписей на хорах [65, с. 49]. Во втором ярусе внутренних галерей, возможно, находились книгохранилища и другие помещения, связанные с нуждами митрополии. Художественное убранство собора дополняли мраморные резные украшения предалтарной преграды, чеканные бронзовые «хоросы» для свечей, узорчатые ткани. Как и в Десятинной церкви, большую роль в художественном эффекте интерьера играли полы [53, с. 27—35], но здесь они состояли из мозаичных наборов смальты, уложенных на бетонную подготовку на цемяночной подмазке. В орнаментальных композициях пола применены прямоугольные и лекальные фрагменты шифера. Очень эффективными были декорированные ступени лестниц: проступи состояли из плит розового шифера, а подступенки украшены орнаментальными мозаичными полосами. При взгляде на лестницу снизу казалось, что она покрыта многоцветным ковром.

Вопрос о генезисе композиционного замысла Софийского собора решался исследователями по-разному. Высказывались мнения о том, что тут немалую роль сыграли традиции древнерусского деревянного зодчества и, в частности, тринадцатиглавой дубовой Софийской церкви, построенной в Новгороде в 989 г. [32, с. 257—316]. Эта версия более других распространена в литературе о древнерусском зодчестве. Обращалось внимание и на то обстоятельство, что крещатые столбы дифференцируют внутренние помещения на отдельные пространственные ячейки (что, кстати, нехарактерно для столичного константинопольского зодчества) — это напоминает приемы композиции срубов в деревянной архитектуре, равно как и членение объема здания на вертикальные ячейки, складывающиеся в пирамидальную композицию [28, с. 166].

Некоторые ученые считали, что такие особенности Киевской Софии, как башни у западного фасада и аркбутаны наружных галерей сближают ее с приемами романского зодчества [79, с. 81— 108]. Высказывались и противоположные точки зрения — что они одна из форм киевского собора не была неизвестной греческим зодчим X—XI вв. и ни одна из форм собора не позволяет говорить о влиянии местной деревянной архитектуры [53, с. 63]. В настоящее время исследователи считают, что теории внешних воздействий бессильны раскрыть причины появления особенностей архитектуры собора. Изучение архитектуры киевского Софийского собора приводит к выводу, что сооружение это исключительное, программное для своего времени и его композиционный задум был новаторским решением зодчих [57, с. 63]. Архитектурно-художественные особенности собора — его образ, композиция, формы — свидетельствуют об исключительной гармоничности и совершенстве замысла, что могло быть под силу только гениальному зодчему с ярко выраженным индивидуальным талантом, выполнявшему смелый и новаторский по задуму заказ.

Упоминаемые в «Повести временных лет» монастыри Георгия и Ирины были задуманы одновременно с планировкой города Ярослава в 1037 г. Есть основания считать, что их строительство осуществлялось (или во всяком случае продолжалось) после возведения Софийского собора. Основанные в честь патронов — Ярослава (Георгия) и его жены Ингигерды (Ирины), они, как подтверждает летопись, были первыми монастырскими комплексами в застройке Киева: «Заложи Ярослав ...посемь святаго Георгия монастырь и святыя Ирины. И при семь... монастыреве починаху быти» [86, с. 102]. Их постановка с двух сторон главной улицы города, ведущей от Золотых ворот, свидетельствует о том, что они были задуманы как парадные ансамбли обрамляющие подход к центру города. Как отмечал Н. И. Брунов, соборы ориентированы в 3/4 по направлению к осям главных улиц города, вследствие чего наружные массы зданий воспринимались объемно при движении вдоль улиц [28, с. 170]. Это во многом определило и их торжественную архитектуру, композиционно и стилистически связанную с архитектурой Софийского собора. Оба здания не сохранились до наших времен, но неоднократные упоминания о них в письменных источниках и археологические исследования фундаментов позволяют представить их архитектурно-художественный облик. О церкви Георгия «Повесть временных лет», кроме приведенной выше цитаты, сообщает под 1063 г., что в ней был похоронен брат Ярослава Судислав. Интереснейшая запись о строительстве Георгиевской церкви имеется в другом древнерусском источнике — Прологе XIV в.: князь Ярослав «восхоте создати церковь в свое имя святого Георгия, да еже всхоте и створи; и яко начаша здати ю, и не бе многа дела-тел у нея; и ее видев князь, призва тиуна; почто не многа у церкве стражющих. Тиун же рече: понеже дело властительское боятся люди труд подимаше найма лишени будут. И рече князь: да аще тако есть, то яз сицие створю. — И повеле куны возити на телегах в комары златых врат, и возвестиша на торгу людем, да возмут каждо по ногате на день. И бысть множество делающих. И тако вскоре конча церковь, и святи ю Ларионом митрополитом месяца ноября в 26 день...» [80, с. 122—126]. Из этого рассказа узнаем следующее: церковь Георгия находилась у ворот Софийского собора. Строительство было начато во время нехватки рабочей силы (очевидно, шло строительство многих других объектов) и велось наемными местными рабочими, получавшими по ночате в день, что считалось хорошей платой. Освящение церкви митрополитом Илларионом свидетельствует о том, что строительство было окончено между 1051 и 1053 гг. (время правления Иллариона). В 1674 г. на месте разрушенной Георгиевской церкви была построена деревянная, а в 1744 г. — каменная. На основании исследований фундаментов древней постройки был определен тип здания как трехнефного трехапсидного, окруженного галереями (хотя в дальнейшем все авторы, писавшие об архитектуре древнего Киева, называли эту постройку пятинефной [52, т. 2 с. 237]. Некоторую ясность внесли наблюдения, сделанные во время раскопок памятника в 1937, 1939 годах, и частичные исследования, проведенные Институтом археологии АН УССР в 1979 г.

Как следует думать, Георгиевская церковь представляла собой тип четырех-столпного крестовокупольного храма с четко выраженной центральной композицией, при которой центральный объем приобретал почти кубическую форму. Ядро с трех сторон окружали галереи. О том, что это, очевидно, были одноэтажные галереи, говорит тот факт, что толщина их фундаментов (115 см) значительно меньше, чем фундаментов основной части здания (164 см), а ширина галерей больше ширины боковых нефов. Наличие хор вероятно, но размещение лестничной башни возможно лишь в юго-западном или северо-западном углу наружных галерей (подобно юго-западной башне Софийского собора). Не исключена возможность и другого какого-либо варианта расположения лестницы. Завершалась церковь, возможно, пятью куполами, что гармонировало с многоглавой композицией Киевской Софии. Если церковь была окружена одноэтажными галереями, то ее тип следует определить как трехнефный с галереями, что сближает ее, с одной стороны, с Десятинной церковью, а с другой — с постройками второй половины XI в. Но центрический характер композиции здания в целом позволяет отнести его к стилистическому направлению середины XI в. При исследовании памятника в разное время обнаружены многочисленные фрагменты фресковой живописи, кубики смальты от настенных мозаик, кирпичи с характерными для середины XI в. размерами (36X32X3—3,5 см), куски листового свинца с гвоздями — остатки древней кровли.

Несколько больше данных имеется о церкви Ирины, хотя вопрос о ее атрибуции, неоднократно поднимавшийся в печати, нельзя считать окончательно решенным. Помимо записи 1037 г. в «Повести временных лет», она упоминается также в записи 882 г., где говорится об убийстве Аскольда и Дира: «а Дирова могила за святою Ориною» [86, с. 20]. В 1833—1835 гг. неподалеку от Георгиевской церкви в створе современной Владимирской улицы К. А. Лохвицкий раскопал в насыпи вала XVII в. хорошо и на сравнительно значительную высоту сохранившиеся руины древнего здания, которые исследователь атрибутировал как остатки церкви Ирины. Атрибуция К. А. Лохвицкого в дальнейшем была принята в ряде работ по Киеву. Из аргументов, говорящих в пользу этой атрибуции, наиболее существенным было то, что соседний овраг еще в XVI в. назывался Ирининским. В дальнейшем эта атрибуция неоднократно оспаривалась [71, с. 30]. Фиксация раскопок, выполненная К. А. Лохвицким, не дала достаточно сведений о памятнике. Раскопки продолжил в 1846 г. А. И. Ставровский, и они не принесли конкретных результатов. В 1913—1914 гг. в связи со строительством нового здания С. П. Вельминым были произведены тщательные исследования части остатков фундаментов церкви и выполнена реконструкция ее плана. На раскопанном участке выявлена характерная для древнерусской строительной техники система лежней в подошве фундаментов, а также определены размеры и формы юго-восточной и центральной ячеек плана здания, что позволило со значительной долей вероятности реконструировать весь его план. На проезжей части Владимирской улицы в ту пору стояла так называемая Ирининская часовня, т. е. остатки северо-восточного центрального столба, фиксировавшего границы подкупольного квадрата.

По реконструкции С. П. Вельмина церковь являлась пятинефным трехапсидным пятикупольным храмом, близким по характеру к упрощенному типу Киевской Софии и Софийского собора в Полоцке. В отличие от широких галерей Георгиевской церкви, подобных наружным одноэтажным галереям Софии, узкие крайние нефы Ирининской церкви скорее напоминают внутренние двухъярусные галереи Софии, и это дает возможность реконструировать центральное внутреннее пространство церкви также крещатым, подобно интерьерам Софийских соборов в Полоцке и Новгороде. С. П. Вельмин намечает круглую винтовую лестницу, ведущую на хоры в северо-западном членении здания. Следует заметить, что незначительная ширина этого членения (2,4 м) затрудняет расположение там лестничной башни с круглым столбом посредине. Среди остатков декора, обнаруженных при раскопках Ирининской церкви, вызывает интерес большой фрагмент шиферной плиты с изображением стоящего на одном колене воина со щитом.

В 25 м к югу от Ирининской церкви С. П. Вельминым обнаружены остатки монументальной каменной постройки, близкой по характеру к дворцам вокруг Десятинной церкви. Ширина постройки 11м, углы и фасады были рас-крепованы пилястрами, длина ее прослеживалась на 12 м. Как можно предположить, это было здание дворцового типа, возможно, трехчастное в плане — крайние членения по фасаду имели около 5 м, а вся длина здания могла составлять около 17 м. В 1731 г. в северо-западном углу митрополичей усадьбы при строительстве каменной стены вокруг Софийского монастыря обнаружены фундаменты большой каменной постройки, атрибутированной историками Киева конца XVIII — начала XIX вв. И. Фальковским, М. Берлинским и Е. Болховитиновым как руины Ирининской церкви. После раскопок К. А. Лохвицким руин церкви на Владимирской улице наименование Ирининской было перенесено на нее, хотя достаточных оснований к этому, как отмечали некоторые исследователи, в частности М. К. Каргер, не было. В 1909—1910 гг. в связи со строительством большого дома на Стрелецкой улице раскопанные в 1731 г. остатки фундаментов церкви вновь были открыты и изучены Д. В. Милёевым [78, с. 117—121]. К этому времени почти вся кладка фундаментов была выбрана, и исследования пришлось вести по фундаментным рвам. При этом исследователь разработал методологию раскопок архитектурных памятников по следам от их фундаментов. Д. В. Милеев не решался определить название церкви, но был склонен считать ее собором Георгиевского монастыря. Не решились атрибутировать памятник И. В. Моргилевский и М. К. Каргер. Недавно попытался это сделать Г. Н. Логвин, утверждавший, что исследованный Д. В. Милеевым памятник есть церковь Ирины [71, с. 30]. При атрибуции церквей Георгия и Ирины скорее можно согласиться с мнением JI. М. Тверского, считавшего, что в градостроительном отношении постановка этих сооружений по сторонам главной городской магистрали север-юг является композиционно обоснованной. Раскопанная же Д. В. Милеевым церковь находилась в дальнем углу подворья Софийского собора, вдали от главных улиц; к церкви, как показали раскопки, с северной стороны примыкало обширное кладбище. Во всяком случае, атрибуция памятника остается неопределенной. Возможно, она была церковью митрополичего двора.

Остатки здания были очень тщательно исследованы Д. В. Милеевым, и для его реконструкции есть значительно больше данных, чем для реконструкции Георгиевской и Ирининской церквей. Подобно последним, церковь на Стрелецкой улице имела четко выраженный центрический характер композиции с четырехстолпным крестовокупольным ядром и галереями вокруг него. Есть некоторые основания считать здание пятинефным, так как боковые нефы (или галереи), возможно, были двухъярусными. Круглый столп в квадратном членении в северо-западном углу здания — это остатки башни с лестницей, ведущей на второй этаж. Композиция плана здания — с постановкой центрального купола в пропорциональных соотношениях, близких к соотношениям Софийского собора.

В нижнем ярусе бокового северного нефа прослеживаются остатки апсиды, т. е. там находился отдельный придел. Над боковыми нефами и западной частью, очевидно, располагались хоры. К южному входу примыкал небольшой притвор; возможно, что такой же притвор был и с северной стороны. Поскольку в притворе находились погребения, М. К. Каргер считал это помещение усыпальницей [52, т. 2, с. 230], хотя расположение стен притвора, точно соответствующих лопаткам членения ветви архитектурного креста, больше дает оснований видеть в этом помещении притвор-тамбур. С западной стороны притвора не было. Д. В. Ми-леев предполагал, что здание завершалось пятью куполами, что весьма правдоподобно.

Ширина западного поперечного и северного продольного нефов (4 м), значительно большая ширины внутренних боковых нефов (2,2 м) и южного крайнего продольного нефа (3 м), объясняется, очевидно, необходимостью поместить в угловом членении лестничную башню, для которой необходимо было иметь квадратное в плане помещение величины, достаточной для разворота ступеней. При этом можно предположить, что боковые нефы имели пониженную по сравнению с центральной частью высоту, т. к. в противном случае закомары боковых членений должны были бы возвышаться над боковыми закомарами центрального ядра. Диаметр центрального купола составлял 4,6 м, или 15 греческих футов [21, с. 174], что было характерно для древнерусских и византийских среднего размера церквей.

Судя по обмерному чертежу, Д. В. Милеев считал, что в западной части галереи в первом ярусе могли быть аркбутаны, подобные аркбутанам Софийского собора.

Полы церкви состояли из небольших поливных плиток, уложенных на известковом (а в боковых нефах — на глиняном) растворе. При раскопках обнаружены лекальные (с треугольным и круглым завершением) кирпичи от поребрикового орнамента, тонких тяглизен и, вероятно, профилированных пилястр, а также многочисленные фрагменты голосников, фресковой штукатурки, а в апсиде — мозаичной смальты. По типу здания, технике строительства и характеру внутреннего убранства церковь, несомненно, являлась работой школы мастеров, строивших Софийский собор.

Вторая треть XI в. — это время высшего расцвета древнерусской государственности, сложения форм феодальной культуры и искусства, формирование и быстрый взлет архитектурного стиля, в котором четко была обусловлена новаторская тенденция и ярко выразились идеи единства русской земли и вновь утвердившейся централизованной власти. Разработанный зодчими Киевской Софии тип храма с центрической многоверхой композицией, живописной трактовкой форм становится ведущим типом культурного древнерусского здания этого времени. В отличие от Десятинной церкви и Спасского собора в Чернигове с их трехнефной структурой центральной части и осевой направленностью — чертами, близкими скорее к провинциальным византийским школам,— в главных постройках Ярослава применен характерный для столичного константинопольского зодчества тип пятинефного храма с крещатым центральным внутренним пространством. Но при этом типологические, конструктивные и композиционные особенности киевских построек времени Ярослава Мудрого свидетельствуют о новаторстве зодчих, проявлении местных вкусов и сложившихся на Руси представлений о красоте архитектуры. Некоторые конструктивные черты были обусловлены местными строительными материалами, характером грунта, градостроительными особенностями.

Тип Софийского собора в упрощенном виде был положен в основу строившихся в 1045—1050 гг. Софийского собора в Новгороде и в 1050—1060 гг. Софийского собора в Полоцке. В Новгородской Софии зодчие применили пятинефный трехапсидный с крещатым центральным пространством тип здания, окруженный одним рядом двухъярусных галерей. Как и в Киевской Софии, в галереях новгородского собора применены конструкции аркбутанов не только в нижнем, но и в верхнем ярусе. Полоцкий собор близок к киевским церквям на Владимирской и Стрелецкой улицах. Возможно, что он завершался семью главами, а последними исследованиями с южной стороны западного фасада обнаружены фундаменты башни, стоявшие так же, как и южная башня Киевской Софии и башня Новгородской Софии.

Вторая половина XI в. внесет существенные новые черты в древнерусскую архитектуру. Пятинефные многоглавые храмы уступят место постройкам с иными композиционными чертами. Единственное здание, в котором будет возрожден тип Софийских соборов, — это Михайловский собор в Переяславе 1089 г., но и в нем уже проявятся черты того стилистического направления, которому даст начало Успенский собор Киево-Печерского монастыря.

Примечания

1. По вопросу о времени основания города Ярослава и сооружения Софийского собора существует обширная полемическая литература [см. 15, 33, 71, 72, 89, 111].