Начальный период киевского зодчества

Термин «зодчество» часто считают синонимом термина «архитектура». Но в древней Руси под словом «зодчество» подразумевали лишь каменное строительство: «здати» — строить, «создавать» каменную постройку; «здо» — глина, из которой изготовляли кирпич — основной материал монументального каменного строительства Киевской Руси. Летописи обычно разделяли понятие «создал» — построил каменное здание и «поставил» — деревянное. У нас нет оснований начинать историю каменного строительства на Руси ранее X в., т. е. периода, когда окрепло древнерусское государство, когда Киев стал его столицей, а власть киевского князя распространилась на все восточнославянские племена и их земли, когда в монументальном каменном зодчестве возникла государственная потребность. Начала восточнославянской архитектуры уходят вглубь тысячелетий — это была деревянная архитектура, приемы и формы которой выкристаллизовывались веками. К X в. выработались принципы застройки древнерусских городов, типы, приемы строительства и формы городской застройки, а также сложились эстетические представления о чертах архитектуры. Это оказало существенное влияние на каменное зодчество, главным образом, на его композиционные особенности. Каменные постройки должны были подчиняться сложившимся градостроительным принципам, что во многом определяло их масштаб, силуэт, взаимосвязь с окружающей застройкой, характер расположения на участке.

В науке существует две точки зрения на степень влияния деревянной архитектуры на каменное строительство Киева X—XI вв. Одни исследователи придерживаются мнения, что композиционные приемы каменных ‘построек были непосредственно навеяны образами древнерусского деревянного зодчества [32, с. 257—310], другие считают единственным источником композиционных приемов киевских каменных зданий столичную константинопольскую школу византийской архитектуры. Очевидно, ни первую, ни вторую концепции нельзя считать достаточно убедительными. Процесс творчества зодчих был сложным, и главную роль в архитектуре Киева X—XI вв. играло «запрограммированное» новаторство, дававшее возможность зодчим разрабатывать и свои собственные решения, и обращаться к различным источникам, придерживаясь, в основном, общих принципов византийской строительной школы.

Вторым условием, значительно повлиявшим на особенности древнерусского каменного строительства, был уровень развития древнерусского ремесленного производства и, в первую очередь, тех его отраслей, которые обеспечивали потребности строительства. К X в. ремесленное производство вполне могло обеспечить все нужды строительства. «Каменосечцы» и гончары имели большой опыт в обработке камня и изготовлении керамики. Уже для первых каменных построек были налажены добыча и транспортирование розового шифера (перифиллитового сланца) из овручских карьеров — материала, широко применявшегося в строительстве Киевской Руси. «Древоделы», «тесляры», «огородники», «мостники», «ковали», «плотники», «оловольятели», «стеклодувы», «гвоздочники» славились своим мастерством и продукцией. Основным материалом каменного строительства был кирпич — плинфа. На Руси не было бродячего ремесла и местные мастера знали по несколько профессий: например, одни и те же мастера работали на изготовлении кирпича и бытовой керамики и т. п.

В развитии техники каменного строительства на Руси главную роль, безусловно, играла византийская строительная школа, которая, в свою очередь, унаследовала традиции архитектуры древнего Рима. От древнеримской строительной техники идут приемы кладки из тонкого кирпича — плинфы на известковом с примесью цемянки (толченой керамики) растворе, а также плотная консистенция раствора и большой его удельный вес в стене. Забутовка стен известковым бетоном явно происходит от традиций римской «конкретной системы» (техники римского бетона), равно как и смешанный способ кладки opus Mixtum (чередование рядов кирпича и камня). От византийской строительной техники получили на Руси распространение купольные, коробовые и крестовые своды, системы расчета конструкций и про-порционирования.

Соразмерности всего сооружения в целом и его отдельных частей определяли при помощи простых вычислений, основанных на системе мер, принятых на Руси и эквивалентных греческим мерам. Так, греческая филетерийская оргия (216 см) была равна русской косой сажени, а греческий фут (30,8 см) практически был равен русской «большой пяди» (31 см). По мнению Б. А. Рыбакова, косая сажень возникла как диагональ квадрата со сторонами, равными простой сажени (152 см), чем устанавливается прямая связь между мерами посредством диагонального построения [99, с. 67—81]. Система русских мер прослеживается в ходовых размерах кирпичей — плинф в постройках древнего Киева: локоть (38 см, наибольший размер крупноформатной плинфы), стопа ноги (27 см, меньшая сторона крупноформатной и большая — малоформатной плинфы), малая пядь (19 см, меньшая сторона малоформатной плинфы). Со второй половины XI в. в постройках древнего Киева употреблялся и римский фут (29.5 см).

Как в плане, так и при определении вертикальных размеров сооружения строители основным элементом пропорциональной системы брали размер диаметра купола (в футах или пядях) и его производных (диагональ под-купольного квадрата и его кратные соотношения). Откладывая в определенном порядке эти соотношения, строители получали размеры ширины нефов, определяли места столбов, апсид, стен, уровни заложения связей и пят арок и сводов, высоту этажей и т. п. [21]. Методы строительства, и в том числе системы пропорционирования, типы каменных зданий, художественные образы христианских храмов, методы их украшения — все это было разработано византийской архитектурной школой.

Существенную роль в освоении древнерусскими мастерами византийских традиций играла эстетическая сторона. Византийская художественная продукция распространялась по всему миру и русские торговые пути играли при этом существенную роль. С византийским искусством на Руси были знакомы давно. На одеждах князей и дружинников яркими красками горели византийские ткани, византийские монеты блистали в нарядах русских женщин. В дворцах князей и хоромах бояр можно было увидеть дорогую византийскую посуду. В летописном рассказе о принятии христианства есть любопытные строки о том, как киевляне разбирались в искусстве и умели его ценить: «И придохом в Немци, и видехом в храмех многе службы творяща, а красоты не видехом никоеяже. И приходом же в Греки, и ведоша ны, идеже служать богу своему, и не свемы, на небе ли есмы были, ли на земли: несть бо на земли такого вида ли красоты такоя... Мы убо не может забыти красоты тоя» [86, с. 75].

Однако далеко не одна Византия была учителем древнерусских зодчих. Славянские традиции лежали в основе художественного видения народа и они во многом определяли требования заказчика. Кроме того, не вызывает сомнения знакомство мастеров, отпоивших монументальные здания Киева, с романской архитектурой Запада и зодчеством стран Кавказа, Балкан и Ближнего Востока.

Градостроительные черты древнего Киева начали формироваться задолго до появления первых каменных построек. Планировку древнейших Полянских поселений конца V—VI вв. н. э. на горах Старокиевской, Замковой и Детинке, давших начало Киеву [111, с. 18], определить практически невозможно, т. к. отдельные жилые комплексы, исследованные археологами, не дают возможности представить застройку поселений в целом. Зато планировку отдельных частей древнего Подола, восходящую к X в., можно вполне обосновано представить себе на основании замечательных открытий Киевской археологической экспедиции в 1972— 1975 гг., проведенных в связи с прокладкой через Подол трассы киевского метрополитена. На большой глубине (10—12 м) неожиданно были обнаружены комплексы усадеб с жилыми и хозяйственными постройками, заборы, отрезки улиц, мощения, тротуары. Нижние слои построек датируются X в., что дает основание отнести типы, конструкции и формы подольских зданий к древнейшему периоду киевской архитектуры.

Все сооружения Подола имели срубный характер, так же как в Новгороде, Бресте, Старой Ладоге и других городах древней Руси: материалом служили сосновые бревна диаметром около 20—25 см, длиной до 6 м. Основное сопряжение — врубка «в обло», но кроме нее мастера применяли и другие самые разнообразные приемы сопряжений. В хозяйственных сооружениях иногда использовалась столбовая конструкция с дощатыми стенами. Основным типом построек были пятистенные дома с жилыми помещениями, сенями, часто — подклетами, крыльцом, галереями-навесами. Отапливались дома глинобитными печами, перекрывались двускатными крышами с тесовыми покрытиями. В качестве кровельного материала употреблялся и лемех. Удалось установить послежную систему устройства крыш (покрытие по продольным балкам — «слегам», врубленным в бревна торцовых фронтонов), что дает основание предполагать возможность сложных завершений, в том числе форму бочки. Найденные дубовые балясины и резные наличники, детали лестниц и входов дали немало любопытных сведений о художественных особенностях подольских домов. Композиции усадеб имели живописный характер. Постройки располагались с соблюдением правила «призора», по которому запрещалось заслонять соседям виды на природу, улицы, здания, являющиеся ориентирами застройки. Интересные сведения о применявшихся на Руси градостроительных правилах имеются в сборнике законов и постановлений — так называемой «Кормчей книге», известной по списку XIII в. В ней говорится: «...иже ветхий двор обновляя, древнего образ да непременит (т. е. если застройщик дом построит по-новому. — Ю. А.) и не оти-мати света, или прозора соседем... Егда же два двора будет противу себе, подобает между ими быти 12 стопам (около 4 м — Ю. А.)» [59, с. 475]. «Кормчая книга» приписывала при строительстве домов ставить их так, чтобы открывался вид на природу, как это делали в Константинополе («Яко же бы видети море»». Любопытны также правила, запрещающие ставить печи у стен соседей, выпускать дымовые оконца в сторону соседей, сажать у соседнего дома деревья и т. п. В направленности улиц вдоль ручьев в сторону Днепра угадывается совмещение характерных для древнерусских поселений линейной и рядовой систем планировки. Едва ли можно сомневаться в том, что при застройке древнего Киева действовали принципы' древнерусской эстетики, столь ярко выраженные в одной из прекрасных древнерусских поэм XIII в.: «О светло светлая и украсно урашенная земля Русьская! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, реками и кладезями месточесными, горами крутыми, холмы высокими, дубравами частыми, польми дивными, зверьми разноличными, птицами бещисленными, ...городы великыми, селы дивными» [59, с. 476—477].

Живописный принцип планировки соответствовал укладу древнерусской жизни и эстетическим воззрениям древних русичей. Как показали археологические исследования последних лет на Подоле и Старокиевской горе, в застройке отсутствовали монотонность и скученность, и этим древнерусские города отличались от средневековых городов Византии, Запада и Востока.

Планировку древнейшей части нагорного Киева — города Владимира — мы можем проследить с достаточной долей вероятности, несмотря на то, что эта часть города застроена многоэтажными домами и предпринять какие-либо широкие археологические изыскания, которые дали бы существенные градостроительные данные, не представляется возможным. Анализируя старые планы этой части Киева, можно убедиться, что планировка города Владимира в основных направлениях сохранилась до наших дней (речь идет не о начальном периоде формирования ансамбля киевского детинца, который остается неясным и до наших дней вызывает споры у историков Киева,— где, например, находился дворец Ольги, где стояли статуи языческих богов пантеона Владимира Святославича, где находился древний Боричев взвоз и т. п.).

Археологические данные и некоторые сведения летописи позволяют считать, что киевский детинец был заселен уже в VII—VIII вв. Он был укреплен деревянными стенами и глубоким рвом с незащищенной естественными преградами юго-западной стороны. В IX — начале X вв. детинец занимал территорию в 2 гектара. Там находились княжеский двор («...двор княж бяше в городе...») и, очевидно, дворы дружинников. У подножья Старокиевской горы вдоль оврагов располагались древнейшие киевские улицы, где жили ремесленники, занимающиеся изготовлением гончарных изделий, дегтя, обработкой шкур (эти улицы и до наших дней сохранили свои древние названия — Гончарная, Дегтярная, Кожемякская). Заселены были и склоны Старокиевской горы [113, с. 50]. Уже в первой половине X в. княжеские дворы строились и за укреплениями детинца: «...бе вне города двор теремний и другой, идеже есть двор демесников, за святою Богородицею над горою, бе бо там терем камен...» [86, с. 40].

Планировку города Владимира можно себе представить так: композиционным центром детинца был ансамбль дворцовых каменных зданий и церкви Богородицы Десятинной, купола которой возвышались над всей окружающей застройкой и нижним городом. Церковь и дворцовый ансамбль были видны из-за Днепра на большом расстоянии. Перед Десятинной церковью находилась небольшая площадь, западную сторону которой занимал Большой (Западный) дворец. Композиционная связь дворца с Десятинной церковью несомненна: продольная ось церкви точно перпендикулярна к оси дворца. Вероятно, перед Десятинной церковью были установлены четыре скульптуры лошадей, привезенные Владимиром из Херсонеса: «Взя же ида медяне два капищи, и 4 кони медяны, иже и ныне стоять за святою Богородицею, якоже неведуще мнять я мраморяны суща» [86, с. 80]. Следует вспомнить, что четыре знаменитых коня скульптора Лисиппа были вывезены из Олимпии и установлены перед Софийским собором в Константинополе. С юго-запада под углом /с Десятинной церкви был расположен другой — Южный дворец, отделявший площадь от главной улицы города. Третье дворцовое здание находилось к северо-востоку от церкви над дорогой, идущей на Подол. Все три здания, судя по технике строительства, сооружены в близкое к постройке Десятинной церкви и, несомненно, композиционно составляли единый ансамбль. Четвертое каменное здание обнаружено к северо-западу от Десятинной церкви. План его определить пока не удалось. Большой дворец обычно считают главной резиденцией князя, Южный отождествляют с княжеской гридницей, т. е. парадным залом, где собиралась дружина; функцию Северного определить не удалось. Судьба всех этих сооружений также неясна: оставался ли резиденцией князя Большой дворец, когда правительственный центр в XII в. находился на Ярославовом дворе, сохранялось ли функциональное назначение гридницы Южного дворца в последующее время и существовал ли Северо-западный дворец во времена Владимира — на все эти вопросы пока ответить не удается.

К юго-востоку от Десятинной церкви за пределами дворцового комплекса находился Бабин торжок — небольшая площадь, откуда расходились дороги по трем основным улицам детинца (название Бабин торжок некоторые историки Киева считают производным от античных статуй — «баб», поставленных Владимиром). На территории к юго-западу от Десятинной церкви в XI в. находились дворцы богатых киевских вельмож — Чудина, Никифора, Гордяти и Воротислава. Их хоромы можно представить себе в виде укрепленных комплексов жилых и хозяйственных построек — своеобразные городские замки феодалов, столь характерные для средневековых городов.

От Бабиного торжка на северо-запад дорога через Киевские ворота спускалась на Подол. Другая дорога вела к Софийским воротам. Есть основания считать, что она (часть современной ул. Владимирской) была замощена, по крайней мере там, где подходила к Софийским воротам, деревянной мостовой. Со стороны Бабиного торжка эта улица замыкалась постройками сооруженного в конце XI в. Янчиного монастыря. На главную улицу выходили ограды боярских дворов, а неподалеку от Софийских ворот в 1129 г. князь Мстислав Владимирович основывает Федоровский монастырь. Неподалеку находился и двор Мстислава.

На юго-восток от Бабиного торжка шла улица к Михайловским воротам. По левой ее стороне размещался Великий, или Ярославов двор — резиденция государственной власти в XII—XIII вв. Комплекс построек занимал обширную территорию с двором, где, как пишет летопись, в 1150 г. венгры демонстрировали свое умение в верховой езде. В 1182 г. князь Святослав Всеволодович построил на Великом дворе церковь Василия, вошедшую в ансамбль дворцовых построек. На территории между Десятинной церковью и Великим Ярославовым двором в конце XII в. была сооружена большая ротондональная постройка, в которой можно предположить гражданское здание эпохи «Слова о полку Игореве».

В облике города Владимира немалую роль играли оборонительные сооружения. Город был окружен деревянными, заполненными землей срубами — «го-роднями», поставленными в несколько рядов (скорее всего — в три). По верху городен шли «зоборолы» — боевые площадки с брустверами, в которых были отверстия для стрельбы — «сква-жены».

Нижние части городен укреплялись земляными откосами.

Софийские городские ворота, ведшие первоначально в поле, где еще высились курганы языческого некрополя и где в 1037 г. Ярослав Мудрый начнет строить новую часть Киева, судя по остаткам фундаментов, представляли собой высокую каменную башню размером в основании 10х10,6 м- Ширина проезда ворот была всего 3,7 м. Фундаменты, сложенные бутовой кладкой на глине, свидетельствуют о ранней строительной традиции. Имеются некоторые данные о том, что Киевские ворота, откуда шла дорога на Подол, также были каменными и отличались от Софийских большими размерами. Считают, что во времена Владимира именно они являлись главными воротами города.

Исследователи неоднократно отмечали характерную черту древнерусской деревянной архитектуры — обилие высоких столпообразных композиций как в жилой застройке, так и в культовых зданиях. Эта черта объединяла городскую застройку в архитектурный ансамбль с оборонительными стенами и башнями. Оборонительные сооружения Древней Руси, как отмечал П. А. Раппопорт [94, с. 138], не имели ничего общего с традициями византийского крепостного строительства. Укрепления древнего Киева сооружались по системе, разработанной древнерусскими «огородниками» — строителями городских стен — и похожи на оборонительные сооружения европейских славянских стран и народов Прибалтики [119, с. 72].

Начало каменного строительства на Руси обычно относят к упоминанию в летописи под 945 г. о каменном тереме княжеского двора, стоявшего «над горою». Из летописного текста можно сделать заключение, что он находился вне укреплений первоначального города и, вероятно, над дорогой, ведущей на Подол, т. к. Ольга наблюдала из терема, как киевляне несли с Подола на лодьях древлянских послов. Этому рассказу соответствует местоположение северо-восточного дворцового здания, остатки которого неоднократно раскапывались археологами. Это была трехкамерная в плане постройка, размером около 21 м длины и около 10 м ширины. Часть ее фундаментов рухнула в откос. Камеры были разного размера: южная — узкая, средняя — значительно большая и северная — почти квадратная в плане. Фундаменты были заложены на деревянных субструкциях, проложенных вдоль фундаментных рвов бревен — «лежнях», залитых известковым раствором, и сложены из бутового камня на известковом с цемянкой растворе на очень малую глубину (40—50 см), что может свидетельствовать о незначительной высоте здания. Кладка стен выполнена смешанным способом с применением кирпича размером 31X31X2,5 см. Фрагменты фресковой штукатурки указывают на то, что здание внутри было расписано.

При раскопках найдены также смальта от мозаик, но, как справедливо заметил М. К. Каргер, близость постройки к руинам Десятинной церкви не дает возможности уверенно отнести эти фрагменты к дворцовому зданию [52, с. 66]. Следует также согласиться с предположением исследователя о том, что большое количество обгоревшего дерева, которое находили при раскопках, может свидетельствовать о деревянном верхнем этаже [52, с. 67]. Из рассказа летописи следует, что там, где был «терем камен», в XI в. уже находился «двор деместиков», т. е. служителей Десятинной церкви. Думается, что постройка, которую обычно называют теремом Ольги, была домом церковного притча, построенного одновременно с Десятинной церковью (об этом убедительно говорят конструктивные особенности здания).

Остатки другого каменного дворцового здания обнаружены в 1970 г. в юго-западной части древнейшего киевского городища [111, с. 28—31]. Строительная техника этого здания — фундаменты из больших валунов, сложенных на глине, очень тонкая (около 2 см) плинфа и обломки черепицы — резко отличается от техники предыдущих построек. К сожалению, раскопками не удалось выяснить план этого здания. Найденное большое количество фрагментов, фресковой росписи, поливных керамических плиток, фрагменты мраморных деталей и резных шиферных плит говорит о богатом украшении здания.

Если о типах и формах названных двух каменных построек трудно сказать что-либо определенное, то остатки дворцовых зданий к западу и югу от Десятинной церкви дают возможность с некоторой долей вероятности восстановить их архитектурно-художественный облик. Дворец, находящийся напротив Десятинной церкви, на расстоянии 60 м от нее, был раскопан лишь в центральной части, в пределах мостовой современного Десятинного переулка. При исследованиях дворца в 1914 г. удалось открыть лишь центральную часть длиной в 35 м, но, анализируя характер членений, можно считать, что общая длина здания достигала 70—72 м. Центральное, почти квадратное в плане помещение (9X8 м по внутренним размерам), очевидно, представляло собой вестибюль дворца, где могли размещаться лестницы на второй этаж. Перекрывалось это помещение, вероятно, шатровым верхом. С двух сторон к центральному помещению примыкали вытянутые в плане крылья. Раскопанное правое крыло имело не менее трех членений пилястрами по фасаду, каждое членение в плане приближалось к квадрату. О фасаде здания некоторое представление дают миниатюры Радзивилловской летописи, где изображены киевские дворцы и аналогии средневековых дворцовых построек того времени. Возможно, что фасады нижнего этажа имели открытые аркады перед парадными залами, а в верхнем располагались жилые помещения. Фундаменты здания были возведены на продольных и поперечных деревянных лежнях, между которыми вбивались колышки. Эти субструкции заливались известковым с примесью цемянки раствором и на этом ростверке возводились бутовой кладкой фундаменты. Кирпичные части стен не сохранились, но по обломкам кирпича видно, что он был подобен кирпичу Десятинной церкви.

Остатки Южного дворца начал в 1911 г. исследовать Д. В. Милеев и закончил в 1914 г. С. П. Вельмин. Дворец имел трехчастную планировку: вытянутое в плане среднее помещение и два квадратных — по бокам. Фундаменты были заложены сравнительно неглубоко (60 см) при очень большой толщине (170 см). Характер субструкций подошвы фундамента, кладки и кирпича такой же, как в Западном дворце. В центральном помещении, вероятно, находился большой зал, а в боковых — башни с лестницами на второй этаж.

Большинство исследователей древнего Киева склонны думать, что Южный дворец скорее всего был гридницей — парадным залом киевских князей. Гридницы неоднократно упоминаются в летописях как одно из сооружений дворцовых комплексов X—XI вв. О гридницах Владимира Святославича пишет летопись: «...по вся неделя устави на дворе в гриднице пир твори-ти и приходити боляром, и гридем, и съцьскым, и десяцькым, и нарочитым мужем, при князи и без князя» [86, с. 86]. Киевские гридницы своими размерами и богатством поражали современников.

Арабский писатель X в. Ибн-Фадлан рассказывал о тронном зале русского князя, где вместе с ним находились 400 воинов. О богатой парадной зале князя Ярослава Владимировича рассказывается в одной из скандинавских саг. В названии этих залов-гридниц прослеживаются отзвуки дружинной демократии. По мнению Б. А. Рыбакова, знаменитые пиры Владимира Святославича были своеобразным методом вербовки воинов в дружину, что было важно во времена, когда военная оборона Киевской Руси была одной из главнейших проблем времени. Архитектуру Южного дворца также помогают представить миниатюры Рад-зивилловской летописи и аналогии дворцовых зданий того времени, например, византийского дворца XI в. в Венеции Фандакто-ден-Турки. Важнейшим этапом в начальном периоде древнерусского зодчества было строительство церкви Богородицы Десятинной. Об этом событии подробно, на редкость для древнерусского летописания, сообщает «Повесть временных лет:» «В лето 6497 (989) ...Володимер ...помысли создати церковь пресвятыя богородица, и послав преведе мастеры от Грек. И начашю же здати, и яко сконча зижа, украси ю иконами...» [86, с. 83]. Позднейшая летопись — Степенная книга — сообщает более детально «... приидоша из Грек в Киев к самодержавному христолюбцу Владимиру мудрии мастеры, иже искусни бяху созидати каменных церквей и по-лат, с ними же и каменосечцы и прочий делатели» [52, т. 2, с. 9]. Начало строительства Десятинной церкви в различных летописных списках относится к 989, 990 и 991 годам. Окончание строительства церкви летописи относят к 996 г. (срок строительства больших каменных храмов на Руси в 5—7 лет был обычным). Церковь строилась не как простой дворцовый храм, а как кафедральный собор; именно так называет ее летописец Нестор в своем «Чтении о Борисе и Глебе». Вторично, очевидно после каких-то перестроек, церковь освящается в 1039 г. при Ярославе Мудром. Летописи сообщают о захоронении в ней князей, о неоднократных разгромах и печальной судьбе этого сооружения, которое послужило последним оплотом героических защитников Киева в трагические декабрьские дни 1240 г. Прорвавшиеся в детинец через Софийские ворота орды Батыя осадили Десятинную церковь, где заперлось много народа. Стенобитными орудиями татары стали крушить здание, пока не рухнули своды.

Руины здания стояли до XVII в., затем в юго-западном углу с использованием остатков южной стены была построена небольшая церковь, а на остальной части древнего здания произведены раскопки. Судя по рисункам и описаниям, на древней части здания, сохранившегося на высоту около 6— 7 м, были видны два яруса окон и, как писал очевидец ремонта церкви в 1758 г., «слова греческие, изображенные на внешней стене между большими, круглыми, муравленными украшениями» [38, с. 433]. В 1824 г. по поручению митрополита Евгения Болховитинова К. А. Лохвицкий открыл все фундаменты здания и составил его план. В 1826 г. в связи с возникшей идеей восстановить Десятинную церковь, а по существу, построить на ее руинах новое здание, Академия художеств командирует в Киев архитектора Н. Е. Ефимова. Он еще раз вскрыл и обмерял древние фундаменты и составил проект церкви, план которой был сравнительно близок по характеру к плану древнего здания. Следует отметить, что хотя чертеж Н. Е. Ефимова был далек от современных требований науки, но, как показали последующие исследования памятника, значительно приближался к истине. В дальнейшем исследователи обычно игнорировали чертеж Ефимова, хотя признавали, что он был точнее чертежа Лохвицкого. Чертеж Ефимова нам представляется важным для попыток реконструкции здания. Так, в одном из членений северо-западной части здания на чертеже отмечены ступени двухмаршевой лестницы, а в соседнем членении — маленькая ниша в толще стены, явно являющаяся абсидой крещальни или капеллы. Перед западным входом Ефимов обнаружил квадратные в плане фундаменты двух каких-то пилонов, возможно, пьедесталов для «медяных коней», Построенная в 1828— 1842 гг. по проекту В. Д. Стасова новая Десятинная церковь на столетие исключила возможность исследований древнего здания, и предпринятыми в 1908—1914 гг. Д. В. Милеевым раскопками удалось изучить лишь восточную и северную части памятника. Эти исследования позволили получить исчерпывающие сведения о строительной технике Десятинной церкви и совершенно не дали данных для реконструкции ее облика. Эти данные в определенной мере удалось получить в результате исследований древней постройки Десятинной церкви в 1938—1939 гг., предпринятых М. К. Картером. Проведенные с большой тщательностью и на высоком научном уровне раскопки все же не дали всех нужных для реконструкции данных. Облик этого важнейшего памятника древнерусской архитектуры продолжает оставаться загадочным [51, с. 45—81], хотя может быть и не в такой степени, как это до раскопок М. К. Каргера представлялось Д. В. Айналову, писавшему, что «Десятинный храм все же до настоящего времени является скорее красивой легендой нашей художественной древности, чем историческим звеном в цепи других звеньев киевского искусства» [3, с. 21].

По площади Десятинная церковь занимала пространство 35X37 м (без выступов абсид и пилястр) и из всех древнерусских зданий Киева уступала по своим размерам лишь Софийскому собору. Фундаменты здания были ленточными, сложены бутовой кладкой на известковом с примесью цемянки растворе. Глубина залегания фундаментов центральной части здания 140 см, ширина 110—130 см, а в западной и северо-западной наружных стенах ширина фундамента достигала 2 м.

Под всеми фундаментами, как и в дворцовых зданиях, были уложены деревянные лежни. Эта характерная для всей киевской архитектуры конца X — начала XII в. техника заложения фундаментов вызывала многие споры исследователей, видевших в ней то изобретение пришлых строителей, боявшихся строить на мягком киевском грунте, то привычку к деревянным основаниям древнерусских плотников. Очевидно, в условиях киевского рельефа с его многочисленными оврагами, а также глубоким культурным слоем, оставленным предшествующими веками, вопрос о сложности строительства на «рушеном грунте» играл значительную роль для первых строителей каменных зданий, и подобные методы укрепления грунта, известные, кстати, византийским мастерам, были вполне закономерно приемлемы. В XII в. киевские строители отказались от этого приема, но старались закладывать фундаменты на большую глубину, часто — на материковом грунте.

Стены Десятинной церкви, в основном, были сложены из кирпича-плинфы размером 31X31X2,5 см, кирпич изготовлен из каолиновых глин и обожжен в сооруженных около места строительства специальных печах [55, с. 11—15]. Как показали исследования Д. В. Ми-леева и М. К. Каргера, ядром Десятинной церкви был шестистолпный крестовокупольный храм. Ширина его центрального нефа равнялась 7 м. Этот тип был известен в византийской архитектуре X—XI вв., правда в столичной византийской архитектуре был общепринят так называемый сложный тип крестовокупольной системы (со второй парой столбов к востоку от центрального подкупольного пространства), а простой, при котором алтарная часть начиналась непосредственно за восточной парой центральных столбов, в большей степени характерен для провинциального византийского зодчества. С севера и юга к центральному ядру примыкали широкие галереи. К западу от центрального ядра находились два ряда помещений с неясной планировкой, давшей повод для самых различных их реконструкций. Особенно много сомнений вызывали две пары перпендикулярных фундаментов, примыкавших к западной стене центральной части. Расстояния между каждой парой столь узки, что разместить между ними какие-либо помещения очень трудно.

Существует несколько реконструкций плана и объема Десятинной церкви, но построение ее западной части все еще остается неясным. Так, трудно установить, была ли структура фундаментов усложнена результатом позднейших перестроек или здесь имели место изменения плана в процессе строительства.

Реконструкция композиции Десятинной церкви усложняется одним любопытным сообщением письменного источника XIV в. — «Списком русских городов дальних и ближних», в котором говорится: «Киев деревян, на Днепре, а церкы: святаа Богородица десятиннаа, камена, была о полутретьятцати (т. е. 25.—Ю. А.) версех, а святая София о 12 версех» [81, с. 475]. Большинство исследователей считают, что составитель Списка явно преувеличил количество глав церкви, но едва ли можно сомневаться в том, что церковь была многоглавой.

Пятиглавым крестовокупольным храмом с двумя галереями по бокам представлял Десятинную церковь американский исследователь К. Д. Конант, отбросив при этом всю западную часть, считая, по-видимому, ее позднейшей [52, т. 2, с. 37—38]. Н. И. Брунов выдвинул гипотезу о том, что западные пристройки могли быть частями двух дворцовых корпусов, а спаренные фундаменты считал лишь основаниями лестниц, ведущих на хоры. К гипотезе Н. И. Брунова скептически отнесся М. К. Каргер, хотя мысль о лестницах находит подтверждение на чертеже Н. В. Ефимова. На это обстоятельство почему-то не обратили внимание все исследователи, занимающиеся реконструкцией Десятинной церкви. Основным вопросом реконструкции облика здания в целом явилось определение его композиционной структуры. Если считать, что в основе здания лежит шестистолпный крестовокупольный храм, то естественно предположить, что здание имело осевую композицию. Именно так ее реконструирует Н. В. Холостенко, предполагая, что центральное внутреннее пространство храма было решено аналогично Спасскому собору в Чернигове, т. е. южный и северный рукава пространственного креста были отгорожены аркадами от центрального подкупольного пространства, в связи с чем здание приобретало некоторую базиликальность [119, с. 74—84]. Эту мысль, высказываемую и раньше, в настоящее время разделяет А. И. Комеч [58, с. 25]. Н. В. Холостенко трактует боковые галереи как одноэтажные притворы, равно как и помещения западной части; все сооружение исследователь в своей реконструкции перекрывает шестнадцатью куполами различного диаметра. Иную реконструкцию — с сохранением осевой структуры композиции, но двухэтажными галереями и притворами — предложил автор в макете древнего Киева, выполненного Д. П. Мазюкевич. Близкую к этой по характеру реконструкцию недавно предложил Г. Н. Логвин: он предусматривает в угловых членениях западной части не две, а одну башню. В композиции интерьера Г. Н. Логвин решительно возражает против построения его подобно черниговскому Спасскому собору и считает, что в Десятинной церкви центральное внутреннее пространство имело центрический (как в киевском Софиевском соборе) характер [71, с. 32].

Исследование собора Кловского монастыря, во многом повторявшего композицию Десятинной церкви, дало основание автору книги предложить новую реконструкцию, в которой четко выделяется шестистолпный крестовокупольный объем основной части здания с осевой направленностью. Церковь представляется с притворами и ведущими на хоры двухмаршевыми лестницами, расположенными в четырехугольных в плане башнях [10, с. 45]. Конечно, и эта реконструкция не решает спорных вопросов о первоначальном облике здания и не исключает новых, более обоснованных реконструкций, равно как и правомочности иных точек зрения.

Особо следует остановиться на внутреннем убранстве Десятинной церкви. Церковь внутри была расписана фресками, а в центральной части украшена настенными мозаиками, мозаичные полы выложены из различных пород мрамора, порфира, шифера и других пород камня. Церковь называли «мар-моряной», что подтверждают многочисленные находки мраморных деталей. Интересны находки черепицы большого размера (65X35 см), покрывавшей фасадные полукружия — закомары, прямоугольных оконных стекол, полукруглых и зубчатых кирпичей от полуколонок и зубчатого (перебриково-го) орнаментов, фрагмента западной стены с остатками закомары с карнизом, на котором сохранился орнамент, полуколонок со следами орнаментальной росписи (что свидетельствует о применении росписей снаружи здания), а также обломка двухступенчатой ниши наружной стены, которая по решительному выводу исследователя памятника М. К. Каргера «безусловно не была рассчитана на покрытие штукатуркой» [52, т. 2, с. 49].

К любопытным находкам, относящимся к Десятинной церкви, следует отнести схематическое изображение трех-нефной постройки, напоминающее план центральной части Десятинной церкви [55, с. 16—17]. Изображение выложено светло-желтой глиной в пазах, вырезанных на плоскости земли. Оно находилось у печей, в которых обжигали кирпич для Десятинной церкви. С. Р. Килиевич, исследовавшая изображение, пришла к выводу, что это мог быть эскиз, изображающий не план, а фасад центральной части Десятинной церкви. Такое изображение в истории архитектуры встречается впервые и хотя нет уверенности в том, что конкретно оно изображает, но с определенной долей вероятности его можно отнести к каким-то графическим упражнениям строителей здания.

От каменных зданий первого периода архитектуры древнего Киева остались лишь раскопанные археологами фундаменты да скудные сообщения письменных источников, в силу чего стилистические черты сооружений этого этапа можно представить себе только по весьма гипотетическим конструкциям. Это значительно затрудняет определение генезиса черт стиля древнерусской архитектуры. Бесспорным являются византийские корни строительных традиций, но также бесспорным является и древнерусское творческое начало, определившее уже на первом этапе развития архитектуры древнего Киева ее конструктивные и композиционные особенности. Они с особой яркостью разовьются в последующем этапе, программным сооружением которого станет Софийский собор, переживший многие лихолетия и, к счастью, сохранивший до наших дней и архитектурные формы, и уникальнейший ансамбль фресковой росписи и мозаик и представляющий одно из самых выдающихся явлений в мировом средневековом искусстве.

При оценке строительной деятельности Владимира Святославича особо следует отметить работу по укреплению обороны города и строительству крепостей вокруг Киева. Главной проблемой политики киевского князя в ту пору была защита от степняков-печенегов, с которыми, по выражению летописи, была «рать велика без перестани». Усилившийся натиск печенегов угрожал и Византийской империи, и странам Европы, поэтому плотный заслон, воздвигнутый Русью на пути завоевателей, был причиной популярности политики Владимира Святославича в мире того времени.

Летопись под 988 г. так пишет о строительстве оборонительных рубежей, защищавших столицу Руси Киев: «И рече Володимер: «Се не добро, еже мал город около Киева». И нача ставити города по Десне, и по Востри (Остру — Ю. А.), и по Трубежеви, и по Суле и по Стугне. И поча нарубати муже лучшие от словень, и от кривич, и от чюди, и от вятичь, и от сих насели грады; бе бо рать от печенег. И бе воюя с ними и одолея им».

В 18 км от Киева на Ирпене Владимир закладывает Белгород (теперь с. Вело-городка Киево-Святошинского района). Мощные валы Белгородской крепости сохранились до наших дней. Они дают много сведений о строительной технике оборонительных сооружений X в. Большой крепостью на северной окраине Киева был Вышгород, игравший значительную роль в жизни столицы. В 50 км к югу от Киева шла линия оборонительных укреплений по Стугне. Из многочисленных крепостей, стоявших на этой линии, лучше всего сохранились валы крепости Тумащь (с. Старые Безрадичи Обуховского района Киевской области). Они дают яркое представление об одной из «богатырских застав». Со строительной деятельностью Владимира Святославича связывают и приспособление для обороны известных «Змиевых валов», тянувшихся на многие десятки километров вдоль южных границ Киевской Руси.